Конференция «Научный православный взгляд на ложные исторические учения»

Кудрявцев А. А., д. и. н., профессор, Заслуженный деятель науки РФ и Республики Дагестан, декан исторического факультета, заведующий кафедрой археологии и региональной истории ГОУ ВПО Ставропольский государственный университет

Голод 1932-1933гг. на Ставрополье – региональные аспекты общекрестьянской трагедии советской деревни.

(письменный текст доклада)

    Тема голода 1932-1933гг., довольно широко освещалась в отечественной историографии в конце 80-х – первой половине 90-х годов, что было связанно как с политическими, так и с научными составляющими проблемы. В отличие от голода начала 20-х годов XXвека, в ликвидации которого, наряду с советскими, широко участвовали западные общественные и коммерческие организации, голод начала 30-х годов до недавнего времени был, значительно меньше известен и обсуждаем в обществе.

    В начале XXI века проблема голода 1932-1933гг. в СССР вновь стала предметом активного обсуждения в средствах массовой информации Российской Федерации и некоторых независимых государств, возникших на базе бывших республик Советского Союза, причем в отдельных из них дискуссия на эту тему стала элементом государственной политики их современных лидеров.

    Наибольшего размаха в последние годы она достигла в Украине, в связи с попытками некоторых украинских политиков дать свою оценку причинам и характеру голода 1932-1933гг. и интерпретировать эту общенародную трагедию как спланированную акцию, направленную руководством СССР, только против украинцев.

    Подобный интерес и специфическая трактовка трагедии всего советского крестьянства в значительной мере является следствием политической ангажированности этой темы, активно разрабатываемой рядом современных украинских политиков и исследователей, которые, хотя и заявляют, что подобная трактовка голода начала 30-х годов не имеет прямого отношения к современной России, все же стремится так или иначе возложить ответственность за него на последнюю.

    Как первые, так и вторые, с разной степенью радикальности, видят в голоде 1932-1933гг. не общекрестьянскую трагедию советской деревни, а своеобразную этническую чистку, проведенную только против украинского народа, интерпретируемую украинскими политиками и учеными как «геноцид» - «голодомор» украинского народа.

    Подобная крайне политизированная, и на мой взгляд весьма некорректная точка зрения на проблему голода в СССР в 1932-1933гг. была четко сформулирована заведующей кафедрой украинистики Римского университета «Ла Сапьенца» Оксаной Пахлевской, мнение которой однако не только не было опровергнуто в Украине, но оказалось даже процитировано на обложке книги, выпущенной на данную тему в 2007г. известным специалистом Института истории НАН С. В. Кульчицким. (Почему он – т. е. Сталин - уничтожил нас? Киев, 2007).

    Это высказывание Пахлевской, взятое в качестве своеобразного эпиграфа научного труда С.В. Кульчицкого, шокирует весьма своеобразной интерпретационной проблемы: «Почему Сталин уничтожал Украину – один из ключевых вопросов, прежде всего русской истории. Пока россияне не признают Голодомор геноцидом – как это сделали немцы с Холокостом, их страна никогда не станет демократической. А растущая дистанция между Россией и Европой станет пропастью» .

    Оставляя в стороне политическую некорректность и этическую аморальность подобных высказываний по отношению к миллионам неукраинцев, умерших от голода 30-х годов, хотелось бы спросить автора этой провокационной концепции, направленной на разрушение многовековой дружбы русского и украинского народов – почему и за кого новая демократическая Россия, пострадавшая не меньше Украины, должна извиняться? Лично за И.В. Сталина или Л.М. Когановича, за тоталитарный режим бывшего СССР, творцом которого были и коммунистические лидеры Украины? Но они давно осуждены и канули в Лету, а дань памяти и скорбь по многомиллионным жертвам системы, которая по своей сути и административно-командному составу всегда была интернациональна, неоднократно высказывали политические лидеры, общественные деятели, официальные и неофициальные лица Российской Федерации.

    Проблемы голода 1932-1933гг., его причины и последствия, масштабы и география распространения уже поднимались в отечественной и зарубежной печати, находя широкие отзывы в советском и постсоветском обществе, но в историографии вопроса я бы выделил четыре основных этапа:

    1 этап - пропагандистско-агитационный период первой половины 30-х годов, когда голод, охвативший многие хлеборобные регионы СССР, преподносился советскими средствами массовой информации, околонаучными и научными изданиями, как враждебные происки, саботаж кулаков и их пособников, а так же разнообразных врагов советской власти, в том числе и в среде партийно-государственного аппарата;

    2 этап – активная дискуссия в советском обществе второй половины 80-х годов XXвека, в период горбачевской перестройки, о возможных путях модернизации советской экономики и особенно сельского хозяйства в 20-30-е годы, которые позволили бы избежать трагических событий 1932-1933гг., если бы был продолжен «ленинский путь НЭП», если бы перестройка сельского хозяйства прошла согласно «бухаринской» концепции и еще много «если бы»;

    3 этап - активное обсуждение и осуждение ошибок тоталитарного сталинского режима в 90-е годы постсоветского периода, когда стали доступны многие архивные документы, а у новой власти «младодемократов» появилась острая необходимость воздействовать на общественное сознание своих граждан, многие из которых все еще сохраняли веру в коммунистические идеалы;

    4 этап - период начала XXI века, связанный с «вестернизацией» некоторых бывших республик СССР, ставших независимыми государствами и активно стремящимися отделять себя от советского прошлого, надеясь так быстрее расстаться с ним, а заодно и со старыми геополитическими ориентациями.

    Ставрополье, как и другие хлебородные территории Юга России, так же оказалось затронуто голодом начала 30-х годов, что нашло определенное отражение в региональной историографии постсоветского периода. Ставропольские историки обратили внимание на тему голода 1932-1933гг. в 90-е годы XX века, когда в региональной исторической науке стали разрабатываться новые подходы к проблеме коллективизации на Ставрополье . Благодаря рассекречиванию в ставропольских архивах (ГАСК, ГАНИСК) новых материалов, относящихся к этой проблеме, у исследователей появилась возможность более подробно изучать причины и последствия этой трагедии, выявить ее масштабы и региональную специфику.

    Ставрополье, как и целый ряд других регионов России (Северный Кавказ, Поволжье, Центральное Черноземье, Южный Урал и др.), Украины, Белоруссии, Казахстана, не стало исключением из общей трагедии советского крестьянства, а демографические потери ставропольского населения в сравнительных показателях (процентное отношение умерших в 1932-1933гг. от голода к общему количеству населения края в этот период), сопоставимы с общесоюзными показателями потерь в других пострадавших регионах СССР.

    Главными причинами общекрестьянской трагедии 30-х годов на Ставрополье, как и в других районах СССР, были стратегические просчеты при коренной модернизации сельского хозяйства и стремление центральных и местных властей провести быструю насильственную коллективизацию деревни, полностью ликвидировав всех мелкотоварных производителей в сельском хозяйстве, которые лишались возможности свободно распоряжаться результатами своего труда. Насильственное обобществление крестьянских хозяйств было столь стремительным, что если в конце 1929г. в Северо-Кавказском крае на частный сектор приходилось около 87,8% хлебозаготовок, то в 1930г. только 37,1% , а сам государственный план по заготовке зерна в крае был резко увеличен. Уже к 1930 году было коллективизировано около 60% частных хозяйств Ставропольского округа , а в 1931 эти цифры по ряду районов Северо-Кавказского края доходили даже до 80% . Однако столь быстрые и зачастую непродуманные меры кардинальной перестройки сельского хозяйства, а так же резкое увеличение плана хлебосдачи, привели к тому, что колхозы и частные хозяйства Ставрополья оказались не готовыми выполнить столь высокие объемы хлебозаготовок. Жестокие требования местных и региональных властей по его выполнению привели к тому, что в хозяйствах некоторых районов, после выполнения государственного плана, осталось крайне мало или вообще не оставалось ни фуражного, ни семенного, ни продовольственного зерна. Уже в 1930-1931 гг. отмечено голодание крестьян в ряде сел края , которое было связано с «перегибами на местах» и изъянами зерна даже в малоимущих хозяйствах и семьях красных партизан.

    Начались массовые апелляции и коллективные жалобы в адрес руководителей Советского государства с мольбами о помощи и требованиями справедливости. Так, летом 1930 г. группа красных партизан села Старомарьевки направила на имя председателя ВЦИК М.И. Калинина жалобы на действия местных работников по проведению хлебозаготовок. Заявители сообщают, что здесь твердое контрольное задание давалось не только середнякам, но даже и бедняцким хозяйствам; а за невыполнение плана отбирался последний хлеб . В частности, Е. Душина писала: «Неужели, тов. Калинин, высший орган допустил до этого, что забирают до куска хлеба. Мы плачем, просим их: товарищи, что же мы будем делать без хлеба, - они отвечают: хоть подохните с голоду, мы по вас страдать не будем. Т. Калинин голодная смерть страшна. Если вы издали этот приказ, чтобы забрали в нашем селе хлеб у партизан, у партизанок, у бедняков, у беднячек, у середняков маломочных, так издайте приказ, чтобы нам побили, чтобы мы больше не мучились. Ходят они бригадами 10 чел. Ходят днем и ночью и гоняют всех нас в учреждения, назначают они сами себе самосудия и судят нас. После самосудия выезжают партийные комсомольцы и комсомолки и активисты, ночью забирают весь хлеб, даже до прирога и картофель и гарбузы» .

    Подобная политика привлекала массовый выход сельского населения из колхозов и спровоцировала отъезд крестьян в другие регионы страны, в города и на стройки объектов индустриализации.

    Аналогичная картина была характерна не только для Северо-Кавказского края, но и для других хлеборобных районов. Именно за счет коллективизированного села, за счет активного изъятия его экономических и людских ресурсов шло формирование мощной индустриальной базы Советского государства, осуществлялись фантастические темпы модернизации его экономики. Однако нельзя отрицать, что именно экономическая мощь, достигнутая СССР в 30-е годы за счет страшных жертв и лишений его населения, позволила Советскому Союзу отстоять свою независимость и внести решающий вклад в разгром фашизма во Второй мировой войне.

    Активный нажим и организационное давление партийных и советских органов власти всех уровней, на коллективных и индивидуальных производителей, относительно хороший урожай зерновых в 1931г. позволил коллективным хозяйствам и единоличникам Северо-Кавказского края сдать в этом предшествовавшем голоду году, рекордное количество зерна и добиться выполнения небывалого ранее объема хлебозаготовок. Вопреки значительным трудностям, а иногда и здравому смыслу, государству было сдано– 30,6 млн. ц. (187,1 млн. пудов) зерновых культур, что однако, несмотря на впечатляющие результаты, не позволило выполнить установленный (повышенный) план хлебозаготовок 1931 года. Результатами подобной политики стало весьма сложное положение в сельском хозяйстве края, коллективные и частные хозяйства которого оказались экономически обескровлены столь высокими объемами хлебозаготовок 1931г., а впереди их ожидал 1932 неурожайный год.

    В 1932г. первоначально предполагалось, что и в Северо-Кавказском крае урожай будет выше, чем в минувшем году, и с каждого гектара на Ставрополье планировали собрать по 7,3 – 7,7 ц зерна. На основе этих весьма оптимистических прогнозов и, как оказалось, завышенных расчетов был составлен новый план государственных хлебозаготовок.

    Большие хозяйственные просчеты и серьезные ошибки, допущенные при проведении коллективизации, связанные с очень высокими темпами обобществления крестьянских хозяйств, начавшаяся корректировка планов хлебозаготовки в сторону увеличения, сокращение единоличниками, напуганными высокими объемами хлебозаготовок, своих посевов, падение престижа труда в обобществленных хозяйствах, нарушение традиционных норм возделывания агрокультур, а так же неблагоприятные погодные условия 1932 года – все это привело к тому, что урожай на Ставрополье оказался намного ниже, планируемого.

    В целом урожай зерновых этого неблагоприятного года в Северо-Кавказском крае составил 35,6 млн. центнеров, тогда как в 1931году он был равен 69,7 млн. центнеров, а в 1930г. - 60,1 млн. центнеров . Это сильно осложнило обстановку на Ставрополье и стало причиной острого кризиса хлебозаготовок 1932года. Однако вместо корректировки хозяйственно-экономических планов и усилению мер по разрешению назревавшего кризиса, руководство Советского государства, связанное закупками импортного оборудования на стройки пятилетки, приняло решение об увеличении экспорта зерна за границу, для чего потребовало от региональных партийных лидеров безусловного выполнения плана хлебозаготовок.

    Понимая, что в сложившейся обстановке подобная задача трудновыполнима, лидеры СССР были готовы к репрессивным мерам и нацеливали региональные власти на подобный подход к проблеме. В постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 7 июля 1932г. «Об организации хлебозаготовок в кампании 1932г.» подчеркивалась «неизбежность сопротивления кулацких элементов делу хлебозаготовок», т.е. заранее партийные и советские органы на местах были сориентированы на подавление сопротивления крестьян, которое заранее квалифицировалось как кулацкое. Руководству регионов и силовых ведомств была поставлена задача «сломить это сопротивление и во что бы то ни стало выполнить утвержденный план хлебозаготовок» .

    Местная ставропольская пресса, выполняя поставленные задачи, неутомимо разоблачала и призывала к наказанию «классовых врагов», срывающих план хлебозаготовки. Из номера в номер публиковались статьи и заметки с требованиями самым жестких мер против «саботажников», срывающих хлебосдачу. О накале этой компании дают представление заготовки газет тех лет: «Вон из рядов партии предателей», «Беспощадно бить по кулаку, сильнее карать саботажников и расхитителей хлеба», «Вот классовый враг», «Беспощадно карать врагов с партбилетами», «Взять хлеб у саботажников», «Когот – агент кулака», «Крепче удар по кулацкой агентуре!», «Саботажники в стансовете», «Выгнать укрывшихся саботажников» и т.д. .

    По указанию партийных и советских органов резко активизировала свою деятельность ставропольская милиция. Так в информационной сводке о состоянии и движении преступности по Ставропольскому району за январь 1933г. сообщалось: «В учетном периоде возникло по району 89 случаев классифицированных краж против 36 в прошлом декабре месяце… В январе месяце с.г. работа работников Милиции Ставрайона по участию в хозполиткампаниях выражалось в следующем: всего предано суду 474 чел., из коих за невыполнение плана по хлебозаготовке 377 чел., по прослойке: кулаков – 41, зажиточных – 8, середняков – 23, служащих 15, бедняков – 5, колхозников 2 и прочих 8… Изъято зерна - 412 цент. 96 кг, муки – 9ц. 41к. и картофеля 58ц. 99кг всего 481ц. 36 кг. Вскрыто ям – 34… В общем январь месяц по сравнению с декабрем, имеет повышение преступлений против порядка управления в основном ст. 61 УК, т.е. невыполнение общегосударственных повинностей (хлебозаготовки)…» . Многие из крестьян, не желавшие сдавать свое последнее зерно, были осуждены судебными властями на длительные сроки.

    Силовое давление и угроза ареста оказали деморализующее действие на колхозников и единоличников и результаты ее сказались уже осенью-зимой 1932г., когда голод начал распространяться на большинство районов Ставропольского округа, как и на многие другие аграрные территории страны. Сильнее всего пострадали важнейшие зерновые регионы СССР, прежде всего Украина, Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье, Тамбовщина, Южный Урал, области Западной Сибири и Казахстана.

    Есть основание считать, что в 1932-1933 г. в общей сложности в стране голодало не менее 30 миллионов крестьян и горожан, а демографические потери достигли 7 – 9 миллионов человек.

    На Ставрополье и в большинстве районов Северного Кавказа наиболее тяжелый период трагедии, связанной с голодом, пришелся на январь – апрель 1933г. Материалы свидетельствуют, что из 75 районов Северо-Кавказского края голод охватил 44 района. В феврале 1933г. бюро Северо-Кавказского крайкома было вынуждено признать в своих официальных решениях «факты прямого голодания в отдельных станицах» . На Ставрополье из 16 районов, 12 оказалось охвачено голодом.

    В числе десяти особо сильно пострадавших территорий Северо-Кавказского края оказались и районы Ставрополья, среди которых наиболее неблагоприятная обстановка сложилась в Новоалександровском и Курсавском районах . Опустевшие деревни, брошенные дома с выбитыми окнами и заколоченными дверьми стали обычным явлением, так как многие крестьяне вынуждены были уезжать с обжитых мест и переселяться целыми семьями или их мобильной частью в другие районы. Значительное число в первой волне мигрантов составляли мужчины, отправившиеся на заработки. Большое скопление спасавшихся от голода ставропольских крестьян было на железнодорожных станция Минводы и Невинномысск, где вскоре вспыхнула эпидемия брюшного и сыпного тифа . Опасаясь массового бегства крестьян в январе 1933г. в крайком ВКП (б) поступила телеграмма из центра, в которой партийному и советскому руководству края предписывалось принять все необходимые меры к прекращению исхода сельского населения .

    Осенью и зимой 1932-1933 годов обстановка резко ухудшилась, смертность в селах Ставрополья превысила рождаемость на 69,3%. По отдельно взятым районам округа смертность была еще выше. Например, в Курсавском районе смертность превысила рождаемость на 89%, в Ставропольском – на 86,6% . Часто люди умирали не только от голода, но и от болезней, которые вызывались антисанитарными условиями, плохим качеством пищи, истощением. Получили распространение случаи трупоедства и людоедства. По сообщениям партийных секретарей сельских районов Ставрополья, урожай в 1932 году колебался здесь от 1 до 6 центнеров с гектара. В ряде районов 1932 год оказался годом самого низкого урожая. Например, в Новоалександровском районе урожайность по всем сельскохозяйственным культурам была почти в три раза ниже, чем в 1931г. .

    Несмотря на агитацию и репрессивные меры властей, заготовки зерна по отдельным районам Ставрополья на начало октября 1932 г. составляли 10,6% от государственного плана. Трагическая ситуация начавшегося голода, связанного с непомерными планами хлебозаготовок, усугублялась судебными преследованиями, конфискациями и высылками задолжников по хлебозаготовке на север.

    Во многих районах практически не оставалось зерна для осеннего сева. Особенно тяжелая ситуация сложилась в Новоалекксандровском, Медвеженском, Петровском, Курсавском, Георгиевском, Прикумском, Невинномысском районах.

    С лета 1932 г. на Ставрополье было резко сокращено расходование зерна на общественное питание в колхозах (с 600-800 гр. в сутки до 300 – 400 гр. на человека). Со снабжения зерном были сняты весь административно-управленческий и обслуживающий аппарат колхозов, детские площадки, ясли. Только колхозники, занятые на полевых работах и рабочие строительных бригад получали очень скудный хлебный паек .

    Невыполнение планов хлебозаготовок, отказ многих колхозов сдавать по приказу местных властей, все наличное зерно, даже семенные, неприятие основной массой колхозников высоких планов заготовок побудило Политбюро ЦК ВКП(б) принять решение о командировании в Северо-Кавказский край особой комиссии под руководством Л.М. Кагановича, основной задачей которой было добиться любой ценой выполнение намеченного плана.

    Силовые методы и нажим комиссии на местную колхозную и партийную администрацию, применявшиеся во время хлебозаготовительных кампаний, дали некоторые ожидаемые итоги. В результате «упорных поисков хлеба», в Петровском районе на начало декабря 1932 г. 7 сельсоветов из 18 уже не оставались в долгу у государства . Стремительно наращивались темпы хлебозаготовок даже в Курсавском районе, одном из наиболее пострадавших. Если на 1 октября 1932 г. район сдал государству 10,6% зерновых от плана, то на 1 декабря - 31,5%, а на 15 декабря - уже 72% . В целом же подавляющее большинство районов и их сельсоветов были не в состоянии выполнить государственный план сдачи зерна.

    В связи с этим руководители края подвергли жесткой критике и партийно-административным взысканиям руководство Новоалександровского, Ставропольского, Александровского, Минераловодского, Воронцово-Александровского, Прикумского районов, не выполнивших плановые заготовки к 15 декабря 1932г. Секретарям райкомов и председателям райсоветов была поставлена партийная задача, во что бы то ни стало выполнить государственный план хлебозаготовки не позже 25 декабря .

    Подобные административные и репрессивные методы выполнения хлебозаготовок вызывали протесты населения, но активного сопротивления крестьяне оказать не могли. Наиболее активная и независимая часть сельского населения была репрессирована и выслана еще в начале процесса коллективизации, а недовольство колхозников довольно легко подавлялось карательными органами (так, в этот период на территорию Ставрополья была введена 9-ая донская кавдивизия). В архивных материалах 1933г. сохранились упоминания о попытках протестовать против голода женщин села Крымгиреевского Курсавского района. Они подкидывали мертвых, пухлых детей к зданию сельского совета и требовали от местных властей хлеба !

    Сведения отдельных сельских советов где, в отличие от многих населенных пунктов, велся счет умерших от голода, поражают размахом трагедии. Так, в Невинномысском районе в сельсовете, объединившем всего пять небольших деревень, было зарегистрировано 1840 случаев голодной смерти , при этом следует учитывать, что таких сельсоветов в районе было несколько. В Новоалександровском районе в 1932 г. от голода вымерло 430 семей, а в 1933 г. в числе вымерших было зарегистрировано 1486 семей , т.е. согласно среднестатистическим подсчетам не менее 12-14 тысяч человек. Количество нерегистрированных смертей сегодня определить практически невозможно.

    Следствием подобных силовых хлебозаготовок стала угроза срыва посевной кампании 1933 г., так как многие районы Ставрополья остались практически без семян. Особенно оказались не подготовлены к севу территории неблагополучных районов, сильно пострадавших от голода. В отдельных районах семян было собрано только от 2 до 3% от плана. В многих районах края коллективные хозяйства засеяли большие территории, чем единоличники, но площади этих посевов составляли в основном менее половины от запланированных (от 39 до 49%) .

    Сложная ситуация сложившаяся в сельском хозяйстве заставляла центральное и местное руководство предпринимать шаги к нормализации обстановки в деревне. Решением СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О семенной помощи колхозам и совхозам Украины и Северного Кавказа» была предоставлена беспроцентная семенная ссуда в размере 15,3 миллионов пудов , но это было значительно меньше потребностей регионов.

    В 1933 г. большинство колхозов Ставрополья еще не оправилось от последствий голода и не смогло полностью выполнить государственный план хлебозаготовок. В числе наиболее пострадавших к концу 1933 г. числились Новоалександровский, Курсавский, Прикумский районы .

    В связи с тем, что дискуссия о голоде 1932-1933гг. вышла за чисто научные рамки и получила этно-социальное и общественно-политическое, нередко ангажированное звучание, представляет интерес вопрос о социальном положении и сословной принадлежности жертв голода. Документы и свидетельства современников позволяют говорить о том, что значительную долю среди голодающих составляли крестьян – единоличников, не получавшие практически никакой государственной поддержки. Председатель Ставропольского райисполкома Логвиненко совершенно секретно докладывал председателю Северо-Кавказского Крайисполкома Ларину: «Особо остро продовольственное положение по единоличному сектору в отдельных сельсоветах района: по Татарке за март умерло 106 человек и отмечено 209 хозяйств, опухших от голода, по селу Надежда, по Темнолесской станице за март 130 случаев смерти, по Старомарьевке за тот же месяц 30 случаев, такие же факты отмечены по Михайловке. По названным селам имеются сотни единоличных хозяйств, опухших от голода, и десятки случаев смерти» .

    От голода страдало и городское население, хотя масштабы трагедии в городах носили несколько меньший характер (смертность городского населения предположительно составляло около 20 - 25% от общего числа умерших). Среди городских жителей значительное внимание властей Ставрополья привлекала интеллигенция, как социально активная интеллектуальная часть общества. Так, в докладной записке ОГПУ от 28 июля 1933 г. зафиксировано «массовые проявления» в среде ставропольского учительства недовольства положением дел и Советской властью. Согласно сведениям этой записки, учительница Чечина в письме брату-эмигранту писала: «Если хочешь видеть трупы и погибающих людей – от голода - то приезжай…». Р.А. Журавская в ответ на новый случай голодной смерти на улице сказала: «Вот еще один объелся Советским хлебом, Советская власть всех накормит…». Ученики Ю.И. Пеньковой заявили комиссии Районо: «Мы знаем одно достижение Сов. Власти и Пятилетки, что трупы стали возить на кладбище кучами…» .

    Из-за бедственного положения только в июле 1933г. из Ставрополя выехало 30 учителей, большинство из которых имело высшее образование. Главной причиной отъезда служил аргумент, что «только в Ставрополе учительство получает 500гр. хлеба, во всех других городах и местностях выдают 800гр.» .

    Потери городского населения от голода 1932-1933гг. были значительно меньше, чем сельского но, в связи с большой неучтенной миграцией, подсчетам они практически не поддаются, так как население городов все время пополнялось за счет сельских мигрантов.

    Исследования свидетельствуют, что на Ставрополье, несмотря на несколько меньшие абсолютные цифры потерь в сравнении с другими регионами СССР, пострадавшими от голода в 1932-1933гг., трагедия унесла жизни (исходя из районов и сел, где велась регистрация семей) около 70 - 100 тыс. человек, в основном сельского населения (пострадало 20679 крестьянских семей). Потери городского населения определить трудно, скорее всего, они доходили до 12-20 тыс. человек, но регистрация смертей мигрантов из сельской местности в городах не велась. Эти цифры сопоставимы с общесоюзными, учитывая, что общее количество жителей края в 1932-1933гг. составляло по переписи 1926 г. 1292,4 тыс. сельского населения и 188,9 тыс. городского .

    Рассматривая эту общекрестьянскую трагедию советской деревни с позиций «Голодомора», направленного, по мнению некоторых украинских политиков и ученных, исключительно против украинского народа, надо отметить, что на Ставрополье, с его полиэтничным, в том числе и украинским населением, никаких указаний на этническую составляющую голода 1932-1933 гг. нет. Изучение рассекреченных материалов архивов и данные опросов очевидцев трагедии однозначно свидетельствуют о том, что уровень смертности в каждом конкретном из 16 районов Ставрополья зависел не от национального состава его полиэтничного населения, а от погодно-климатических условий, повлиявших на урожай на данной территории и от количества зерна, которое крестьянам удалось утаить от хлебозаготовителей.